Средь шумного бала....
В душе каждого человека непременно должен быть свой островок, на который он возвращается, когда тяжелые думы преследуют его, и не находишь опоры под ногами. Такое прибежище для меня —дом, где я родилась, где родилась моя мама, где моя бабушка начала свою семейную жизнь.
* * *
Середина тридцатых годов. Мы с мамой едем из Москвы в город Ковров на нашу родину. В поезде нам предстоит провести около восьми часов. Мама укладывает меня на жесткую лавку, подстелив чтото из одежды. Сплю и сквозь сон слышу: «Галочка, пора вставать, сейчас будет Красный мост». Сердце радостно забилось, а поезд, словно в такт ему, весело постукивает. Смотрю в окно, проезжаем через речку Клязьму, мелькают пролеты моста, действительно, красные. Вот сейчас будет вокзал. Поезд приходит на рассвете, но на вокзальной площади пассажиров уже ждут извозчики. Мы садимся к одному из них и по булыжной мостовой, а местами просто по желтому песку, едем на Большую Базарную, к дому №81.
Мама любила приезжать неожиданно, поэтому нас никто не ждет. Дом стоит, погруженный в сон. Меня охватывает нетерпение, мне хочется поскорее посту на А.П. Чехова. Бабушка сидит за столом перед раскрытой книгой, но она смотрит не в нее, а кудато вдаль, слегка подперев сплетенными руками подбородок, а длинные волнистые волосы закрывают плечо и спускаются ниже талии.
Наверное, дедушка и бабушка были такими, когда встретились впервые...
В один из прохладных летних вечеров, скорее всего в какойнибудь из следующих приездов, <мы с бабушкой сидим на скамеечке перед открытой дверцей голландской печи, смотрим на огонь, и бабушка, которую я называю «мама Катя», разбивая кочергой догорающие дрова, рассказывает историю своего сватовства. Мама Катя или Екатерина Петровна, в девичестве Матвеева, родилась в Коврове в 1880 году в купеческой семье. У нее было много сестер (кажется, шестнадцать) и один брат, но в живых остались она, сестра Клавдия (или Кледя, как ее называли дома), да брат Михаил. В толстой книге — церковном календаре, который хранился у мамы Кати, можно было помимо праздников и рассказов о них, прочитать запись о рождении очередной девочки и рядом — скорбную приписку об ее кончине. Жили они на той же Большой Базарной улице, ближе к центру (возле городского училища), в двухэтажном полукаменном доме. На первом этаже был лабаз, где отец Кати вел торговлю, а на втором жила семья.
Несколько лет назад мы с братом Вадимом и его десятилетним сыном посетили Ковров и нашли этот дом. Время не пощадило его, но в нем до сих пор живут. Мы увидели металлические ворота лабаза, которые совсем ушли в землю. Нам было интересно воочию увидеть дом своего прадеда, пофантазировать, кто в какой комнате жил, представить, по какой тропинке Катя ходила в гимназию.
Судя по рассказу мамы Кати, мой прадед был человек добрый, но суровый и непреклонный, когда дело касалось сословных купеческих порядков и интересов. Ну, например, совсем пустяковый вопрос, что должна носить Катя — платок или шляпу? Хотелось, конечно, шляпу, тем более, что и гимназические подруги Кати — дворянки, платок не повяжут. Однако по сословным правилам ей полагалось носить платок. Чтобы не выделяться среди подруг, пришлось Кате просить разрешения у отца. Отец поворчалповорчал, но уступил. С тех пор она носила шляпу.
В 17 лет Катя была просватана за сына начальника вокзала. Брак этот, по мнению отца, был очень выгодный, а то, что жених совершенно не нравился его дочери, — значения не имело. Бедная Катя понимала, что убедить отца отказаться от ненавистного для нее брака не удастся — это не платок на шляпку сменить, — и не роптала. День свадьбы приближался. Катя с женихом, по традиции, съездили во Владимир и сфотографировались в салоне В. И. Коренева, что против Золотых ворот. Наступил день, когда жених с родственниками приехали забирать приданое. Через полуоткрытую дверь Катя с тоской наблюдала, как суженый лично проверяет качество и тщательно сверяет по списку предметы. Когда дошло до нижнего белья девушки, ей стало просто невмоготу...
Что ждет ее в будущем?
Но оно далеко, а завтра — рождественский балмаскарад в Дворянском собрании и ее, конечно, больше волнует, отпустит отец или нет.
Совершенно неожиданно отец позволил ей пойти, но поставил суровое условие — покинуть бал до снятия масок. Никто не должен знать, тем более жених, что невеста в ответственный момент своей жизни бегает по балам.
А для Кати такое разрешение было равносильно отказу. Лучше уж совсем не ходить... Всем известно, что на маскараде самое интересное только тогда и начинается, когда гости снимут маски, и все увидят лицо победительницы. Катя как раз и собиралась стать ею. Она уже придумала костюм, а внешность ее, что скромничать, только выиграет от маскарадного наряда, ведь не зря все домашние называют ее не иначе, как Катяк расавица. Наверняка она соберет больше всех карточек, которые преподнесут гости лучшей маске.
Однажды она уже была победительницей на таком балу и знает, как это приятно. Тогда на ней был костюм «ДеньНочь», который она сама придумала и сама же сшила. Это было домино, одна сторона которого — темная, была расшита серебряными звездами и луной, а светлая — солнцем и цветами.
А еще раньше, совсем девочкой, Катя сделала себе костюм ежика, натыкав множество портняжных булавок в накидку. Костюмто был интересный, но подойти к ней, чтобы пригласить танцевать, так никто и не решился...
Но именно тогда, когда Катя размышляла, не отказаться ли ей вообще от бала, из стана будущих родственников до нее дошли сведения, что сестра жениха собирается нарядиться елкой. Для этого из столицы уже выписана гирлянда электрических лампочек, которая будет светиться на ее костюме от какихто батареек. Несомненно, за такой костюм она надеется получить первый приз.
«Не бывать этому, — подумала Катя, — я пойду на бал и... тоже в костюме елки!»
Катя расшила платье зелеными кружевами, развесила на них украшения, в волосах укрепила серебряную звезду и, придя на бал, забыла не только о своей печали, но и о своей сопернице, которая, если и блистала, то только электрическими лампочками.
Катя танцевала, веселилась, получала карточки. Полумаска, закрывающая ее лицо, не помешала, однако, разглядеть симпатичного молодого человека, который с начала бала не отходил от нее ни на шаг. Ах, как он ей понравился! Где же он был раньше?!
Бал приближался к самому интересному — выбору победителя. Но ее бал подходил к концу...
По дороге домой Катя заехала в гости к подруге, чтобы еще немного повеселиться — напоследок...
Каково же было ее удивление, когда там оказался ее новый поклонник — Александр, учащийся реального училища.
В этот же вечер он признался, что влюблен в нее с первого взгляда. Потом он напишет в ее альбом стихотворение «Средь шумного бала», а романс на эти слова станет самым ее любимым.
Дома Катя все рассказала матери. Они вместе поплакали, помолились и примирились с судьбой...
Неожиданно вечером следующего дня к их дому подкатили сани, из которых вышли два господина.
Катин отец очень удивился, увидав, какие гости пожаловали к ним. Старшего он узнал сразу — это был промышленник Треумов — владелец фабрики, а может быть и не одной. Катя из окна своей комнаты тоже сразу узнала, но только, конечно, младшего из визитеров.
Гость представил Катиному отцу Александра Георгиевича Треумова. своего племянника, вернее даже, сына (мальчик рано остался сиротой и с детства воспитывался в его семье), и сказал, что приехал просить для него руки Екатерины Петровны. Что тут началось! Отец и слышать не хотел о таком предложении. Дело слажено, и больше не о чем говорить.
Катерина с матерью смекнули, с каким делом пожаловали важные гости. Они упали перед иконами на колени и начали горячо молиться, чтобы Бог смягчил отцовское сердце.
Может, Бог действительно услышал их молитвы — гости, несмотря на категорический отказ, не покинули дом. На столе появился самовар и коечто еще. Чай пили долго. На дворе наступила ночь, а гости и не думали уезжать. Поставили другой самовар, и опять коечто еще. Катин отец, исчерпав все аргументы, высказал свой последний, по его мнению, самый убедительный: «Да ведь всё приданое, даже ценные бумаги, — все передано жениху!» И тут Александр Георгиевич, почувствовав, что приближается его победа, воскликнул: «Господи, да мне ничего, кроме Кати не надо!» И эта историческая фраза (конечно, для нашей семьи) решила не только судьбу Кати и Александра, но даже и мою личную судьбу. Не будь ее, я бы никогда не появилась на свет!
«Хорошо, я согласен. Пусть будет повашему, — наконец сдался отец, — несите икону благословить молодых».
Вот такая рождественская история произошла сто лет назад в славном городе Коврове на Большой Базарной.
* * *
«А какова судьба приданого?» — наверняка поинтересуется прагматичный читатель? По правде, говоря, мы не знаем точно, знаем лишь наполовину: жених очень огорчился, я бы даже сказала, обиделся. Его вполне можно понять. Вероятно поэтому, как память о любимой девушке, он оставил себе все приданое, вместе с ценными бумагами.