Неизвестный документ о воспитании юного князя П.И.Тюфякина.

В известной книге Ю.М.Лотмана о русском дворянстве, привлекающей читателей обобщением многих фактов истории, дана попытка всесторонне осветить быт и культуру этого класса и реконструировать типичные их составляющие.

Однако вопросы образования отражены в ней недостаточно: есть лишь глава "Женское образование в XVII начале XIX века». Про воспитание мальчиков в этой главе сказано вскользь:

«Домашнее воспитание молодой дворянки не очень сильно отличалось от вос i штания мальчика: из рук крепостной нянюшки (заменявшей в этом случае крепостного дядьку), девочка поступала под надзор гувернантки — чаще всего француженки, иногда англичанки. В целом образование молодой дворянки было, как правило, более поверхностным и значительно чаще, чем для юношей, домашним. Оно ограничивалось обычно навыком бытового разговора на одном двух иностранных языках (чаще всего — на французском или немецком; знание английского языка свидетельствовало о более высоком, чем средний, уровне образования), умением танцевать и держать себя в обществе, элементарными навыками рисования, пения и игры на какомлибо музыкальном инструменте и самыми начатками истории, географии и словесности. С началом выездов в свет обучение прекращалось».

Случайна ли такая краткость? Если раскрыть различные хрестоматии по истории русской педагогики, то бросается в глаза немногочисленность документов о домашнем воспитании и образовании русских дворян во второй половине XVIII в. Например, в книге «Хрестоматия по истории педагогики: Пособие для педагогических училищ», составленной профессором В.З. Смирновым (М, 1957), восемнадцатый век характеризуется очень небольшим числом документов. Это Указы Петра 1 об обучении и училищах 1701, 1714 и 1716 гг. и «Устав народным училищам в Российском империи» 1786 г. Такая ситуация с веком, когда были заложены основы современной цивилизации России, кажется странной.

Дело, очевидно, в недостатке информации, в отсутствии документальной базы. Поэтому найденный нами в ГАВО документ, датированный 1777 годом, ценен именно как документ истории русской педагогики. Это «Исчисление, сколько потребно денег для обучения и содержания на теперешней осмилетней возраст князя Петра Тюфякина».

Исчисление сколько потребно денег в год для обучения и содержания на теперешней осмилетней возраст князя Петра Тюфякина а именно

[1] Главному учителю, знающему хорошо французской и немецкой языки, их красноречии, всеобщую историю, географию и генеалогию, денежного жалованья и с платьем четыреста рублев — 400

[2] Учителю российского языка, хорошего почерку, правописания и слогу сто двадцать рублев — 120

[3] Учителю катехизиса православныя нашея веры шестьдесят рублев — 60

[4] Учителю первоначальных оснований математики сорок восемь рублев — 48

[5] Учителю рисования сорок восемь рублев

[6] Учителю танцования сто двадцать рублев — 120

[7] Дядке иностранцу, которой сверх наблюдения ево здоровья и чистоты, отправлял бы должность и камердинера, сто рублев — 100

[8] Ему на пару платья дватцать пять рублев — 25

[9] На пищу в год дватцать четыре рубли — 24

[10] На содержание кареты и трех лошадей для учителя и с кучером и с ковкою лошадей двести четырнадцать рублев сорок пять копеек, исключая, что карету и лошадей купить надобно, ибо их нет — 214,45

[11] На содержание, одежду и жалованье двум лакеям, одного для учителя, а другого для князя, девяносто шесть рублев сорок копеек — 96,40

[12] На содержание повара одеждою и пищею шестьдесят рублев — 60

[13] На содержание, одежду и жалованье одного истопника и малчика тридцать четыре рубли пятнадцать копеек — 34,15

[14] На стол князю с учителем, водкою, вином, полпивом, квасом, лужением посуды триста шестьдесят пять рублев — 365

[15] На чай, сахар и кофей пятьдесят девять рублев десять копеек — 59,10

[16] Наём дому сто пятьдесят рублев — 150

[17] На свечи и дрова восемьдесят рублев — 80

[18] Для платьев, белья и мытья тож и обуви сто пятьдесят рублев — 150

[19] На бумагу, чернилы, карандаши, книги и прочее тритдцать рублев — 30

[20] В случае болезни доктору и на лекарства сто пятьдесят рублев — 150

Итого две тысячи триста тридцать четыре рубли десять копеек — 2334,10

На подлинном пишет: Князь Иван Тюфякин.

В нижней части листа помещена скрепа: «Штаба Его Сиятельства Господина Генерал аншефа и Кавалера Графа Якова Александровича Брюса Секретарь Петр Тимофеев».

В чём ценность этого документа? Вопервых, он даёт парадигму образования мальчика на конец 1770х годов. Вовторых, это программа образования князя Петра Ивановича Тюфякина.

Князь Пётр Иванович Тюфякин родился в 1769 г. Родители его, очевидно, рано стали жить порознь. Отец, князь Иван Петрович Тюфякин, находился на военной службе. Мать, Мария Александровна, оставалась в имении — в с. Лежневе. После того, как стало явным её сумасшествие, и поступки её стали «развращать благонравие», как говорится в архивных документах, ребёнок стал жить с отцом, а к княгине, по её же просьбе, была назначены опекуны.

Приведенный выше документ относится к 1777 году. В сопровождающем его письме князя Тюфякина опекунам (в копии), в частности, говорится: Получено 1 777го году Генваря 28го дня Милостивые государи мои!

Правительствующий Сенат в силу именного ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА высочайшего повеления, объявленного чрез господина генераланшефа сенатора и разных орденов кавалера князь Михаилы Никитича Волконского, о определении к имению жены моей за прописанными причинами опекунов, определил указом своим вам. милостивые государи мои, править сию должность. А как тем высочайшим ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА указом поведено давать из доходов как ей, жене моей, так и сыну моему остающемуся по силе того ж высочайшего указу на воспитании и на руках моих, пристойное содержание; то потому за неминуемую надобность полагаю вас предуведомить, что как я собственного имения и доходов иных не имею, кроме единого по чину моему жалованья, из которого сам с великою нуждою себя едва содержать бедно могу, то из оного ни на обучение, ни на содержание сына моего ничего уделить не в состоянии буду.

<...> В рассуждении чего покорно вас, милостивые государи мои, прошу: когда вы приступите к распределению доходов на содержании, то не оставить без уважения от меня вам представленное и по мере того определить такую сумму, из которой бы я мог достаточно обучить и с умеренностию содержать его и людей для него непременно нужных. А чтоб яснее усмотреть вы могли надобность, сколько нужно для заплаты учителям и на прочее содержание, то я при сём всему тому прилагаю подробное исчисление; из которого вы усмотреть изволите, что тут всякое излишество исключено, а остаётся единственно сущая надобность для его воспитания и содержания.

Итак, юный князь Тюфякин стал учиться. Интересно сравнить его курс с планом обучения будущего императора Павла I (род. 1754; документ составлен Н.И. Паниным в 1760 г.). Великий князь изучал:

— религию

— математику

— историю

— русский язык

— французский и немецкий языки.

Позднее добавились «государственные науки» (коммерция, казённые дела, политика внутренняя и внешняя, военное дело и т.д.), а также собирание «кабинета».

Таким образом, перед нами две парадигмы начального образования, взятые по максимуму. Сравнение их с другими программами должно показать, насколько они стандартны и чем обусловлены их особенности. Но дело не в этом. Дело в том, что результатом обучения заботливого отца стал князь Пётр Тюфякин, последний из этого рода.

Как ни странно, его имени нет в указателе Черейского, хотя влияние результатов его деятельности на ниве культуры на А.С. Пушкина несомненно. В жизни Тюфякина много неясного. В 1788 г. он, принимая от опекунов материнское имение, был сержантом лейбгвардии Преображенского полка.

После войны 1812 г. он занимал должность директора Императорских театров. Как пишут М. Дунаев и Ф. Разумовский, «это был «пышный закат классического величия русского театра в Петербурге». Теряешься от многообразия жанров: в афишах русской, французской и немецкой трупп, дававших в те годы представления, можно найти классическую оперу, трагедию и комедию, драму и мелодраму, мифологическую пантомиму, балетфеерию с интермедиейдивертисментом.

Театр тех лет многим обязан своему неутомимому и энергичному директору. Тюфякин приглашает в Россию танцоров, среди них — Антонен и Валанж. Появление на русской сцене гениального Дидло — тоже отчасти его заслуга. Соединив абонементы русского и французского театров, он привлекает внимание аристократического Петербурга к русскому театру.

В 1820 году Тюфякин решает ехать в Париж для пополнения французской труппы. Он и не подозревает, что ему больше никогда не суждено увидеть ни родных, ни свой дом, ни свою родину. Не успел он покинуть Россию, как оставленный им заместитель А.А. Майков через своих покровителей доносит Александру I о будто бы имеющихся беспорядках в театральной школе. Назначается следствие, в результате которого Тюфякин отстраняется от должности.

Тюфякин не желает более возвращаться в Россию и до самой смерти <...> живёт в Париже. Даже когда Николай I приказывает русским выехать из Франции, русский посол в Париже ПоццодиБорго получает у императора позволение Тюфякину остаться по причине болезни».

Умер князь Тюфякин в 1845 г. Мы его забыли. Его имени нет в «Театральной энциклопедии» (М., 1967. Т. 5). А французы его помнят. Его могила заботливо сохраняется, о чём сообщает изданный в 1990 г. путеводитель по русским местам во Франции". Интересно, что его могила сохранилась несмотря на известную «перенаселённость» кладбищ Парижа.

Князь Тюфякин жил, в основном, не в ковровских имениях своей матери (Троицкое, Лежнево, Еулово), а в старинном родовом имении сельце Петровском, ныне вошедшем в черту города Алексина, южнее Тарусы (любопытно, что севернее Тарусы находилось принадлежавшее Е.Р. Дашковой село Троицкое).

Ныне от этой усадьбы сохранилось, по словам современных авторов, «несколько каменных зданий над Окой. В них всё неподдельно просто, человечно, даже возвышенно благородно. И как глубоко созвучна столь светлому художественному образу одухотворяющая природа Оки, наполняющая усадьбу особой впечатляющей силой!».

Окский фасад главного дома решён в «крупном, цельном и впечатляющем масштабе. Он обращен в сторону Оки мощной полуротондой римскодоричес кой колоннады. За ней размещён круглый зал, перекрытый куполом, — характерный для своего времени композиционный и геометрический центр анфиладной планировки классицистического дома.

Из зала можно выйти на большой, поддерживаемый колоннадой полукруглый балкон. На этом балконе, с которого открывается вид на уходящую вдаль полоску реки, можно стоять часами, особенно вечером, когда быстро угасает горячий летний день. От воды веет свежестью, едва различимый всплеск не больших волн ласкает слух. Бесшумно и быстро движется чёрная в этот час река и кажется из—за черноты бездонной».

Но эта усадьба Тюфякина интересна не только местоположением и архитектурой, но и — в большей степени — особыми культурноисторическими ассоциациями.

Сменив на протяжении XIX века нескольких владельцев. Петровское перед революцией стало сдаваться поддачи. «Легом 1914 года на даче в Петровском поселился с семьёй поэт и переводчик Юргис Балтрушайтис, к которому съехалось «много лиц из художественного мира», поэты Вячеслав Иванов и Борис Пастернак, художник Николай Ульянов, писатель Павел Муратов».

Б.Л. Пастернак переводил там для Камерного театра комедию Клейста «Разбитый кувшин». Жизнь в Петровском оставила столь глубокие следы в душе Б. Пастернака, что этому периоду он посвятил по отдельной главе в обеих своих автобиографиях —в «Охранной грамоте», вышедшей в 1931 году (шестая глава), и в автобиографическом очерке «Люди и положения», написанном в 1956 г. и напечатанном в журнале «Новый мир» в 1967 г. (третья глава).

Поразило писателя то, что именно на берегу Оки, в поэтичной атмосфере русской усадьбы он узнал об объявлении войны и был свидетелем первых действий по мобилизации. «В июле я ездил в Москву, — пишет Б.Л. Пасгернак, — на комиссию, призываться, и получил белый билет, чистую отставку, по укорочению сломанной в детстве ноги, с чем и вернулся на Оку к Балтрушайтисам.

Вскоре после этого выдался такой вечер. По Оке долго в пелене тумана, стлавшегося по речным камышам, плыла и приближалась снизу какаято полковая музыка, польки и марши. Потом изза мыса выплыл небольшой буксирный пароходик с тремя баржами. Наверное, с парохода увидали имение на горе и решили причалить. Пароход повернул через реку наперерез и подвел баржи к нашему берегу. На них оказались солдаты, многочисленная гренадерская воинская часть. Они высадились и развели костры под горою. Офицеров пригласили наверх ужинать и ночевать. Утром они отвалили. Это была одна из частностей заблаговременно проводившейся мобилизации. Началась война». Началу войны Б.Л. Пастернак, как и многие, придавал глубоко символическое значение.

Влияния тюфякинской усадьбы на творчество художника Муратова и поэта символиста Балтрушайтиса (впоследствии посла Литвы в Советской России, писавшего стихи порусски и политовски), еще предстоит выяснить.

Вяч.Ив.Иванов посвятил этой усадьбе два цикла: «На Оке перед войной» и «Петровское на Оке».

Второй цикл Вяч. Иванова был написан в 1915 г. в Москве и опубликован в 1915—1916 гг. Три стихотворения первого цикла— в самой усадьбе Тюфякина, в 1914 г., а четвёртое — в 1937 г. в Риме. Напечатаны эти три стихотворения в «Русской мысли».

В полном виде оба цикла вышли уже после смерти поэта. В последние годы жизни Вяч. Иванов стал знаменитостью. Европейские философы и писатели приезжали к нему в Рим, где он жил. Ватикан поручил ему написать предисловие к Псалтыри и прокомментировать её. Среди приезжавших был американский писатель Т. Уайльдер, тогда ещё в форме американского офицера. Разговор с ним был долог и проникновенен. С его ли подачи или нет, но тогда начал готовиться последний сборник стихов Вяч. Иванова, который вышел в свет уже после его смерти, в Оксфорде, в 1962 г. И в этом сборнике, появившемся в далёком Оксфорде, оба цикла об усадьбе князя Тюфякина нашли теперь своё каноническое место.

Как свидетельствует очевидец, Г. Адамович, «Вячеслав Иванов <...> провел последние десятилетия своей жизни в Италии, где окружен был редким для иностранца уважением и признанием».

Сборник «Свет вечерний» произвел на современников сильное впечатление. Как пишет тот же Г. Адамович, «Последний сборник стихов Вячеслава Иванова «Нежная тайна» вышел в 1912 году и ко времени революции стал библиографической редкостью. Не удивительно, что о нем в России успели забыть.

С тем большим удовлетворением надо приветствовать появление большой книги «Свет вечерний», куда включены почти все стихи, написанные Ивановым во второй половине жизни, вплоть до его смерти в 1949 году. Книга издана в Оксфорде на средства отчасти университета, отчасти собранные по подписке, и издана с той тщательностью, с тем неподражаемым отпечатком какойто особой типографической культуры, которым неизменно отличаются лучшие английские издания от всех других.

В составлении сборника принял ближайшее участие сын поэта Дмитрий. Обстоятельное предисловие (на английском языке) написано профессором Баура — человеком с большим литературным именем, известным критиком и переводчиком, одно время занимавшим в Оксфорде кафедру профессора поэзии. Да, такое внимание к творчесгву русского поэта, которого с полным основанием можно, пользуясь выражением Жуковского, назвать поэтом «для немногих», такое внимание надо отметить как факт редкий и радостный. Мысль о таком издании могла возникнуть только у людей, не гоняющихся ни за корыстью, ни за легким, шумным успехом. Иллюзий у них, конечно, не было, и нужна была глубокая, чистая преданность литературе, чтобы за подобное предприятие взяться».

...Так тянутся нити от Золотого века русской культуры к Серебряному веку и к современности. Так прихотливо переплетаются нити того, что в совокупности мы называем культурой. И нам — эту драгоценную ткань беречь, изучать и — если возможно — продолжать. И на этой ткани лишь сейчас вырисовывается золотой узор, связанный с именем князя Петра Ивановича Тюфякина.