Ю. Н. Синицын и его литературное окружение 1940-1980х годов: по материалам архива семьи Синицыных
«Когда человек умирает, изменяются его портреты», — говорила Анна Ахматова. Со дня смерти Юрия Николаевича Синицына известнейшего советского литератора, члена Союза писателей СССР, заслуженного работника культуры России, прошло немногим более двух лет. Сегодня «портрет» недавно ушедшего современника только начинает для нас проясняться; четче проступают на этом полотне интерьер эпохи, силуэты ближайших друзей и соратников поэта.
В настоящее время Ковровский городской отдел культуры готовит к изданию сборник, куда, помимо публиковавшихся ранее стихотворений и поэтических циклов Юрия Николаевича, войдут произведения, так и не увидевшие свет при жизни автора; его рецензии и статьи; воспоминания о Синицыне. Неоценимую помощь в работе над этой книгой оказала нам Валентина Федоровна Синицына жена и ближайший друг поэта. Подготовленный ею материал и предоставленный в наше распоряжение литературный архив Ю.Н. Синицына позволили более глубоко осмыслить некоторые известные факты его биографии.
Всякая творческая личность формируется в общении с собратьями по цеху и сама, в свою очередь, активно участвует в формировании социокультурной среды; проходит путь от ученичества до создания собственной «школы».
В 1946 году восемнадцатилетний Юрий Синицын москвич по рождению, выпускник Камешковской средней школы, уже имеющий некоторый опыт работы в журналистике, переезжает в Ковров. Учебу в здешнем механическом техникуме (куда впоследствии сам придет преподавать технические дисциплины), он отличник, первый дегтяревский стипендиат успешно совмещает с занятиями в литературной группе при редакции газеты «Рабочий клич» (ныне «Знамя труда»). Городское литобъединение в то время это настоящее соцветие имен «нековровского» масштаба: Сергей Никитин, Александр Шабалин, Николай Демьянов, Василий Акулинин... Вскоре, в 1947 и 1950м, Синицын будет приглашен на областные совещания молодых литераторов, где состоится еще нескольких решающих для него встреч: с М. Лукониным и А. Твардовским, Э. Казакевичем и А. Фатьяновым. Знакомство с последним, равно как и с Сергеем Константиновичем Никитиным, и талантливым поэтом из Южи Иваном Васильевичем Ганабиным, и Александром Павловичем Шабалиным, и Абрамом Семеновичем Плоткиным, известным в Коврове юристом и литератором (все они почти ровесники), перерастет в крепкую дружбу — настоящее человеческое и литературное, братство, без лицемерия и зависти, столь: распространенных в любой творческой, среде.
Прасковья Ильинична Синицына с сыном Юрием. 1929 год
Подтверждение тому составляющиеШ значительную часть синицынского архиваЯ тексты выступлений, статей, воспоминаний, посвященных жизни и творчеству друзейлитераторов. В этих материалах четко! прослеживается творческая и гражданская] позиция самого автора.
«Перелистывая страницы его поэтических сборников, — пишет Юрий Николаевич об Александре Шабалине, поэте, летчикештурмовике, герое Великой Отечественной войны, в 50е годы заочно^ окончившем московский литературный институт им. Горького, — снова видишь, с какой неизбывной любовью, каким сыновним постоянством он воспевал свой город, дорогую сердцу Владимирщину...»
Александр Шабалин любил людей, легко сходился с ними, знал цену настоящей мужской дружбе. Он охотно выступал перед разными аудиториями, его слово звучало и в рабочих цехах, и в колхозных клубах, в школах и пионерских лагерях. Это был человек, беззаветно преданный поэзии (Синицын Ю.Н. Слово о друге; Воспоминания об А. Шабалине. Из личного архива поэта).
То же, по существу, можно сказать о самом Синицыне, как, впрочем, и о любом из перечисленных поэтов — «побратимов» — к примеру, Иване Ганабине, ушедшем из жизни рано, на 31м году. Его творческий путь до определенного момента почти копирует биографию Шабалина. Прошел войну (был призван па флот, служил на Балтике, был разведчиком, зенитчиком, фронтовым журналистом). «После демобилизации, — рассказывет Синицын, — поступил в Литинститут им. Горького, где учился со многими ныне известными поэтами В. Солоухиным, К. Ваншенкиным, С. Наровчатовым, В. Федоровым, Е. Исаевым, Н. Старшиновым и другими».
«Впервые,— вспоминает далее Юрий Николаевич,— имя Ивана Ганабина я услышал на областном совещании молодых литераторов осенью 1947 года. Руководить совещанием прибыли из Москвы Александр Трифонович Твардовский, Михаил Кузьмич Луконин и Платон Никитович Воронько. Твардовский, узнав, что на совещании отсутствует Ганабин, попросил послать за ним в Южу. Черная «Волга» первого секретаря обкома партии ринулась в неблизкую «глубинку», а нам оставалось ждать ее возвращения.
Он приехал растроганный, смущенный вниманием, и сразу покорил всех своей неотразимой улыбкой.
Иван Ганабин был красив. Невысокий, коренастый, с матроской походочкой «вразвалку», с доброжелательным взглядом голубых, как цветущий лен, глаз, он весело потряхивал светлорусыми вьющимися волосами. Своим обликом он очень напоминал Сергея Есенина.
Помню, на одном из последующих, подобных совещаний (а они тогда проводились довольно регулярно), я дал ему просмотреть рукопись своего первого сборника стихов для детей. Он сидел в первых рядах актового зала Владимирского Дома пионеров, где проходило совещание, я гдето в середине. Я с трепетом следил за выражением его лица, когда он читал мои стихи и перелистывал рукопись, пытался прочитать по нему его мысли и настроение. Но вот он обернулся, стал искать меня, нашел и с широкой улыбкой поднял большой палец вверх. Я был счастлив».
Не менее плодотворным было неформальное дружеское общение, протекавшее в промежутках между работой, занятиями литгруппы и писательскими съездами. Атмосферу литературных «посиделок» конца 50х достаточно точно характеризует эпизод из синицынских воспоминаний об А.И. Фатьянове: «Встречались во Владимире и в Коврове либо в доме Никитиных, либо у меня. В один из майских, праздничных дней 1958 года пришли ко мне Алексей Фатьянов, Сергей Никитин и артист Владимирской филармонии мастер художественного слова.
Во дворе дома за дощатым столиком под старой (вся в розовом!) цветущей грушей устроили скромное застолье. Затеяли разговоры, а когда стали уставать от них, Алексей Иванович сказал: « Хватит! Будем песни петь!» И запел красиво, проникновенно, а мы, как умели, помогали ему:
Майскими, короткими ночами Отгремев, закончились бои... Где же вы теперь, друзьяоднополчане, Боевые спутники мои?
Потом артист читал поэму Сергея Есенина «Анна Онегина», доведя до слез Алексея Ивановича.
Стемнело. Засветили керосиновую лампу и снова пели фатьяновские и народные песни...».
Так же тепло, задушевно протекали впоследствии встречи с друзьями и коллегами в старинном владимирском доме на ЛетнеПеревозненской, где располагалась тогда областная писательская организация. В те годы список литературных «побратимов» Синицына пополнился новыми именами такими, например, как Эдуард Зорин, дружбу с которым Юрий Николаевич также пронес через всю жизнь.
Ю.Н. Синицын (слева) и Эдуард Зорин на юбилейном вечере в ДК «Современник». 1988 год
Синицын и Никитин — это, по сути, предмет отдельного исследования, основой которого могли бы стать посвященные этой теме многочисленные тексты из синицынского архива. Рассказывая о С.К. Никитине, Ю.Н. Синицын вновь невольно отмечает в нем черты, присущие его собственной натуре: «исключительное чувство своего времени, заинтересованность простой, внешне не эффекгной жизнью обыкновенного человека; участие в судьбах начинающих литераторов, принципиальность и требовательность в вопросах литературного ремесла, и вместе с тем, неизменную скромность в отношении своих заслуг перед литературой».
Здесь же, в «Слове о Сергее Никитине», произнесенном в 1996 году, Юрий Николаевич цитирует один из его рассказов, передающий ошеломляющее впечатление от московского литинститута и царящей там творческой атмосферы: «Помню свое ощущение полуреальности мира, когда доселе почти неодушевленные, нематериальные авторы прочитанных книг вдруг явились мне в образах живых, осязаемых людей». Нечто подобное, скорее всего, испытал в свое время и сам Юрий Николаевич, входя в мир большой литературы.
В 1964 году Ю.Н. Синицын, первым из владимирских литераторов, вступает в ряды Союза писателей СССР. К этому времени он уже автор 7 поэтических сборников; его детские стихотворения и «взрослая» лирика публикуются в коллективных изданиях, альманахах, периодике различного уровня. За плечами учеба в Горьковском институте инженеров водного транспорта (оконченном, разумеется, с отличием); работа в нижегородской литгруппе. Впереди высшие литературные курсы при Союзе писателей СССР, новые знакомства и снова работа: творческий труд, преподавание в техникуме, к которому, как вообще к любой сфере своей деятельности, Синицын подходил основательно, стараясь во всем быть профессионалом высокой пробы. Как сказано в одном из «программных» его стихотворений:
Работаем, покамест кровь из носа. Работаем до полного износа И умираем посредине дня, Судьбу свою нисколько не виня...
«С приемом в Союз писателей, — вспоминал Юрий Николаевич, — я как бы обрел второе дыхание. Появилась большая уверенность в своих силах и вместе с тем большая ответственность. До сих пор неизгладимы впечатления от IV и V съездов писателей России, участником которых довелось быть их товарищеская, деловая атмосфера, дух высокой нравственности, искренняя озабоченность судьбами русской литературы».
С 1960 года ведет отсчет многолетнее творческое общение Синицына с Сергеем Алексеевичем Баруздиным, одним из мастеров советской литературы, редактором журнала «Дружба народов». В июне Георгий Ладонщиков, консультант правления при Союзе писателей СССР, познакомившийся с Синицыным через одно из центральных детских издательств, по собственной инициативе передает Баруздину книгу «На семнадцатой весне». «Книжку Вашу я прочел, — пишет Юрию Николаевичу Баруздин, с удовольствием, и с удовольствием отметил в ней много стихов настоящих, горячих, подлинно поэтических... В общем, хочется поздравить Вас с хорошей книгой и, поверьте, мы помним, что в Коврове «делают» не только экскаваторы...».
В 1969м, выслав Баруздину только что вышедший в ВерхнеВолжском издательстве лирический сборник «Облака», Синицын вскоре получает восторженный отзыв: «Я с огромным наслаждением прочитал Ваши «Облака», «Нерехту», «Всю ночь шел дождь», «Венок сонетов», «Слепую в Эрмитаже». Для меня они подлинная поэзия и притом очень русская, нашенская поэзия».
В архиве Ю.Н. Синицына сохранилось несколько датированных 7080ми годами писем этого глубоко уважаемого им писателя. В каждом из них, помимо добрых, реже критических характеристик новых синицынских произведений, неизменно содержалась просьба прислать очередную книгу с автографом для Нурека. Создание библиотеки из книг лучших современных литераторов, непременно с автографами, в подарок Нурекской ГЭС такова была идея Баруздина, в конце концов успешно им осуществленная. Так что теперь 11урек, благодаря Сергею Алексеевичу, располагает полной коллекцией сборников Юрия Николаевича, издававшихся в разные годы.
Доброжелательные отзывы признанных авторитетов А. Твардовского, еще в 1947 году, на 1м областном совещании молодых литераторов, заметившего и оценившего его талант; К. Ваншенкина, рецензировавшего его первую книгу; того же С. А. Баруздина были тем более дороги Синицыну, что сам он чрезвычайно строго оценивал результаты своей творческой деятельности. Любопытен фрагмент относящейся к 70м годам переписки с чешскими литературоведами студенткой Евой Оравцовой, посвятившей свою дипломную работу творчеству Ю.Н. Синицына, и ее научным руководителем, доктором Цтирадом Куче рой. В ответ на их просьбу предоставить материалы для этого исследования, в том числе комментарии к собственным книгам, Юрий Николаевич дает своим поэтическим сборникам следующие краткие характеристики:
«Здравствуй, наш завод!» — книжка первая, а «первый блин комом». Кажется на сегодня слабой по технике, затянутой, риторичной, скучно морализующей.
«Неразлучные друзья» — стихи более совершенные, некоторые из них включал впоследствии и в другие сборники.
«Со всеми вместе» — книжка неудачная, результат спешки и безответственной молодости. Посылаю Вам ее лишь для того, что, может быть, Еву заинтересует рождение и эволюция «Мастерачудодея». В этой книжке он в первом варианте, а в московской в окончательном.
«На семнадцатой весне» — первый сборник моей лирики со всеми прелестями юношеской непосредственности и ее ошибками.
«Пять волшебных голосов», «Лесные тропинки» — книги одной темы, темы, которая ныне стала глобальной — темы охраны окружающей среды, любви к природе, бережливого чуткого отношения к ней. «Все начинается с детства», и любовь к своей земче тоже.
«Улица моего отца» — это поэма о реальных событиях революционного 1905 года в городе Коврове. В этой книжке она дается облегченно (книжка адресована детям), в довольно неудачной редакции издательства. Такая же участь постигла ее и в последней моей книжке «Письма на кленовых листьях», где, по неопытности редактора, она изуродована окончательно.
«Облака» — второй сборник моей лирики. До сих пор мне нравится в нем венок сонетов «Дожди».
«С человеком беда!» — небольшая поэмка о событиях, которые имели место в действительности несколько лет тому назад. У меня есть вырезка из газеты «Правда», в которой отец этого (спасенного московскими врачами) ребенка рассказывает об этих событиях. Она и послужила толчком к написанию поэмы. Может быть, это заинтересует Еву с точки зрения зарождения замысла и его воплощения в художественное произведение?».
Таким образом, лишь один поэтический цикл из перечисленного обширного творческого наследия удостоился однозначной, положительной оценки автора. В процитированном письме затрагивается тема, жизненно важная для всякого, кто считает литературное творчество своей профессией сотрудничество автора с издателем. Об этом завершающем и во многом решающем этапе'в ра^ боте над произведением емко и точно пишет первый редактор Ю.Н. Синицына, на протяжении многих лет главный редактор Владимирского областного книжного издательства, Капитолина Леонидовна Афанасьева: «Совместная работа редактора и поэта сводилась к уточнению и утончению авторской мысли, частичному изменению архитектоники соседства стихов по содержанию и значимости. Авторы не знают, что текст на чегной странице воспринимается читателем менее внимательно.
Юрий Николаевич с первой же рукописи был отнесен к очень правильным, взыскательным к себе авторам. (Взыскательный автор не принесет свое детище в издательство, пока не убедится, что сделал все, что мог). Редактору, как первому квалифицированному читателю, государственному контролеру, доброжелательному помощнику, не причинял ни хлопот, ни тревог» (Афанасьева К.Л. С тихою болью. Воспоминания о Ю.Н. Синицыне. 2001 г).
В 1953 году, когда 25летний Синицын принес в областное издательство рукопись своей первой книги «Здравствуй, наш завод», встреча с редактором фактически решила его дальнейшую творческую судьбу. Впоследствии Юрий Николаевич много раз говорил: «Не будь редактора Афанасьевой, не было бы и поэта Синицына!»... О Капитолине Леонидовне, этой замечательной, мудрой и смелой женщине, рассказывает в своей книге «Безумно болит душа» А.С. Плот кин. Среди молодых талантливых авторов, которым она в свое время дала «путевку в жизнь» — Андрей Вознесенский: его первый сборник «Мозаика» под редакцией К.Л. Афанасьевой, выпущенный Владимирским издательством в 1960 году, вызвал чудовищный скандал в высочайших сферах и в конечном итоге стоил редактору любимой работы. В том же издательстве, возглавляемом Капи толиной Леонидовной, вышел единственный прижизненный сборник стихов Алексея Ивановича Фатьянова «Поет гармонь».
«Редактор от Бога, — пишет о ней Абрам Семенович. — <.. .> Ее боялись, но старшгись попасть именно к ней. Друг другу говорили: «Не примет стучаться больше не к кому, и Хрущев не поможет...». Изза одной удачной, образной строчки начиншга работать с автором. Виктор Светозаров притаскивал огромный чемодан рукописей. Усаживала рядом: «Буду бегло просматривать, если остановлюсь хоть на одной фразе — чемодан останется в издательстве, нет унесете с собой». Более 12 часов не поднималась со стула. Он не выдерживал уходил с чемоданом» (Плоткин А.С. Безумно болит душа. Владимир, 1994. С. 127-128).
К сожалению, «институт редактуры» в том высоком смысле, который вкладывает в это понятие Капитолина Леонидовна, в настоящее время прекращает существование. В письме Синицына к Цтираду Кучере, в переписке с Верхне Волжским издательством обсуждается инцидент со сборником «Письма на кленовых листьях», изданным второпях и оказавшимся неудачным. Редактор книги была уволена как не справившаяся с работой так жестко, но справедливо каралось тогда (шел 1978 год) безответственное отношение к слову и профессиональному долгу. Ныне издать книгу, разумеется, при наличии определенной финансовой поддержки, без труда может каждый желающий; вопросы качества публикуемой продукции все чаще остаются «за скобками».
О скрупулезной совместной работе издателя и автора свидетельствует переписка с редактором издательства «Детская литература» Надеждой Тереховой в особенности та ее часть, что связана с подготовкой к изданию поэмы «С человеком беда». Процесс этот, повидимому, протекал не гладко; далеко не все замечания редактора Юрий Николаевич был готов принять безоговорочно, однако, продолжал работать над текстом, пока не достиг приемлемого для обеих сторон результата.
«С книжкой Вашей все осталось без изменений, — сообщает Терехова в одном из писем. То есть она стоит в плане 1970 года, как и стояла; время идет, и сейчас уже можно было бы сдать ее на иллюстрации и заключить с Вами договор.
Но некоторые сомнения по поводу поэмы «С человеком беда» у меня все таки остались. Конец последней главы, который Вы прислали позже, по моему, вполне приемлем, но в целом глава VIII длинновата. Сейчас, посмотрев все свежим глазом, снова ощущаю и растянутость главы I. Понимаю, насколько мучительно Вам сейчас даже думать о какихто доделках, сокращениях. Но ничего не могу с собой поделать. Прикидывала повсякому. Может быть, вообще обойтись без I главы так драматичнее, заметней сюжет, но зато почти исчезает ощущение рабочего поселка в начале книги, что. конечно, огорчительно. В идеале хотелось бы иметь какоето вступление к поэме, рисующее обстановку, но чтоб оно было короче, энергичнее, больше относилось к делу, чем та глава, которая существует сейчас».
Чуть позже, в июле 1970 года, Надежда Терехова обрадует Юрия Николаевича известием о том, что книжка «С человеком беда» «вышла, наконец (тиражом 300 тыс. экземпляров), и выглядит очень неплохо» (Синицын Ю.Н. Переписка с издательством «Детская литература». Из личного архива поэта). Впоследствии она поздравит его с переизданием поэмы, а в 70х начале 80х им предстоит совместная работа над сборником «Среди лесов березовых» (выпущен издательством «Детская литература» в 1981 году). Что характерно, эта переписка, начавшаяся в сухом, деловом тоне, с годами станет понастоящему теплой и дружеской.
Между тем в переломные для страны 80е годы назревает кризис во всех сферах общественной жизни, в том числе и в литературноиздательском деле. «С изданием трудно вообще, и у меня такое впечатление, что будет все труднее, — пишет Синицыну его коллега и друг, московская писательница и поэт Галина Демыкина, поэтому очень тебе советую не тяни, постарайся, чтобы книжка (сборник «Среди лесов березовых») вышла и потолще, и побыстрей» (Синицын Ю.Н. Переписка с Г. Демыкиной. Из личного архива поэта).
«...Л что же тогда им выгодно макулатура, что ли? недоумевает по поводу странных издательских предпочтений Эдуард Зорин (в письме к Синицыну от 22 августа 1989 года). Ведь сколько нацарапанного нашими друзьями барахла лежит месяцами и даже годами, продается в нагрузку и всетаки выгодно?! Чертовщина какаято.. .».
В середине 80х Юрий Николаевич готовит к изданию книгу «От берега до берега». На пороге своего 60летия он мечтает о хорошем полном сборнике; считает эту работу итоговой. Однако в силу ряда причин первоначальный замысел автора оказался искаженным до неузнаваемости, книгу безжалостно сократили. 22 августа 1985 года, в день ее выхода в свет, Юрий Николаевич напишет:
Я горько праздную Печальный праздник мой. И книжка,
Что лежит передо мной,
Не радует меня,
Как отблеск Отгоревшего огня....
В 1989 году в ВерхнеВолжском книжном издательстве вышел сборник «На солнечной реке». Это последняя из 22х синицынских книг, издававшихся Владимирским областным, Горьковским, центральными книжными издательствами общим тиражом свыше 2 миллионов экземпляров, переводившихся на грузинский, латышский языки. Потом будут только публикации (в основном переиздания) стихотворных подборок и отдельных произведений в литературных сборниках объединения ковровских литераторов «Провинция», в областных газетах «Призыв», «Комсомольская искра»...
Юрий Николаевич тяжело переживает происходящие в обществе перемены. В эти постперестроечные годы Галина Демыкина пишет ему: «Мне наступление бездушной, такой удобной и такой одинаковой для всех «цивилизации» дается тяжело, какоето ностальгическое чувство по старым (прежним) улицам, укладу жизни, дружбам, весельям, тревогам, которые были иными и, как мне кажется, более человечными». Его юбилейное (посвященное 70летию со дня рождения) интервью в «Знамени труда» оставляет, несмотря на мудрую философскую позицию Юрия Николаевича, тягостное ощущение творческого одиночества и безысходности. Его удручает изменившееся отношение общества к художественной литературе, падение интереса к чтению. Знаменитый синицынский почтовый ящик размерами 1 х 0,5 м, специально изготовленный в свое время для выписываемых в изобилии газет и толстых журналов, оказывается ненужным, гак как современная «конъюнктурная» периодика Юрия Николаевича не интересует. «Мои стихи не вписываются в окружающую действительность: они о дружбе, о верности, о красоте природы. А у нынешних подростков иные ценности. Поколения существуют в параллельных мирах, — говорит детский, юношеский поэт, как ему кажется, остающийся без читателя. Плюс относительно дешевая водка, безработица развращающее молодежь безделье... Наша духовная экология находится в крайне запущенном состоянии. Отсюда мой пессимизм, неверие в скорое восстановление и улучшение ситуации в нашем обществе» (Ненилин В. Писатель должен быть добрым... (интервью Ю.Н. Синицына). //Знамя труда. 1998. 7 апреля).
В период распада СССР и, как следствие, Союза писателей СССР, Синицын делает однозначный для себя выбор, войдя в бондаревский Союз писателей России и отвергнув альтернативный Союз Российских писателей с Е. Евтушенко во главе. «Выбрал первый, оппозиционный нынешнему режиму, — говорил он, — потому что считаю себя советским поэтом я человек из того времени».
В 90е годы он меньше пишет, но попрежнему напряженно работает: не оставляет своей просветительской деятельности, систематизирует архив, постоянно помогает коллегам по «литературному цеху». Об этой, весьма значительной, части его жизни говорит объемистая папка рецензий и рекомендаций в Союз писателей, автор которых раскрывается перед читателем с неожиданной стороны — как высокопрофессиональный эксперт, строгий и объективный литературный критик, чьи суждения воспринимались как истина в последней инстанции.
Среди многих десятков авторов, которых Синицын, уже будучи признанным «мэтром», привел в литературный мир, — Алексей Труфилов, Алексей Шлы гин, другие известные владимирские литераторы. «Вы сыграли значительную роль в судьбе моей книжки, — пишет Юрию Николаевичу один из многих, му ромлянин Герман Суворов. — Благодарю за признание во мне таланта, за защиту сборника перед издательством Ярославля».
Синицынские рецензии можно с успехом использовать в литинститутах и на филологических факультетах в качестве учебнометодического материала. Анализируя чужие рукописи, он формулирует свой авторский «категорический императив», соответствовать которому трудно, но необходимо, если хочешь всерьез заниматься литературным творчеством.
«Слабая «взрослая» книга это, в общемто, личная неприятность автора. Взрослый читатель пройдет мимо этой книги, и она растворится и бесследно унесется общим потоком литературы.
Маленький читатель с его непосредственным восприятием, которому еще только предстоит научиться отличать хорошее от плохого, принимает каждую книгу, как нечто каноническое, с заведомым уважением и доверием к ней. Человек равнодушный, человек с дурными вкусами это, наверное, человек, которому в детстве слишком часто попадались серые, холодные или неумные книги... И, если мы сегодня столь часто говорим о высокой и бескомпромиссной требовательности писателя к своему труду, то это в первую очередь и в большей степени следует отнести к писателям, создающим детские книги. Стихи Виталия Костылева (под говорящим названием «Ляляля и фиглимигли» — Н.К.), на мой взгляд, обладают двумя основными недостатками незначительность фактов, событий, на которых они создаются, и художественная беспомощность, низкий, примитивный уровень самих стихов. В стихах много сюсюканья, расслабленного умиления страницы буквально переполнены всевозможными котиками, серенькими зверюшками, лапками, грибочками, кудрявенькими Матрешками, курносыми Тимошками и т. п. Очень плохи рифмы. Начинает казаться, что автор, выпускник Литературного института, сознательно, нарочито доводит их до примитива^..^ Это глубокое заблуждение автора. Ребенок любит сочную, яркую рифму и радуется ей, как хорошей игрушке».
«Читаешь рукопись, и видишь, как автору легко пишется, как в строку ложится первое попавшееся под руку слово. Кажется, что В. Лысяков еще не увидел различия между рифмованной речью и стихами. Может быть, стоит ему напомнить, что если в стихах отсутствует рифма (казалось бы, первый признак стихов), то ни о каких стихах нельзя говорить, если в них нет поэзии.
Поэтический строй образов, гармоничное сочетание частного, звуковая настроенность, свежесть и отточенность мысли вот что делает стихи стихами».
А вот строки из творческой характеристики другого поэта: «Стихи его немногословны, но емки, нередко с глубоким подтекстом. Они просты по форме, часто исполнены легкой и светлой иронии. В то же время они лиричны и раздумчивы, ненавязчиво философичны». Этот автор, которого Ю.Н. Синицын в 1990 году «горячо и убежденно» рекомендовал в Союз писателей СССР — В.Л. Забабашкин. Сегодня он возглавляет редакционную коллегию литературного альманаха «Владимир», у истоков которого стояли А. Твардовский, Э. Казакевич и А. Фатьянов и публикацией в первом выпуске которого так гордился Синицын.
Юрий Николаевич много лет мечтал о встрече с Сергеем Михалковым, надеялся и не смел представить на суд живого классика свои произведения для детей. Однажды Галина Демыкина напишет своему ковровскому коллеге: «Я тебя поздравляю с большой детгизовской книжкой. Не знаю, писала ли тебе Надя Терехова, что Михалков, который проводил редсовет в дошкольной редакции, похвалил ее: открыл наобум страницу и прочитал. «Вот, — говорит, — я не знаю этого поэта, но мне нравится его стихотворение». Прочитал другое и другое нравится. И сообщил, что он для себя определяет качество стихов так: завидует или нет. Мог бы так, или не мог. Твоим позавидовал. Так что и с этим поздравляю». Можно предположить, что эти дружеские строки порадовали Синицына не меньше, чем слова официального признания его таланта, произнесенные тем же Михалковым с высокой трибуны одного из писательских съездов.
Когдато из окнасиницынского рабочего кабинета, располагавшегося в уютной мансарде его дома на ул. Чайковского, открывался вид на «заклязьминские дали» — те самые, знаменитые, не раз воспетые поэтом. Впоследствии микрорайон стал застраиваться; перед окнами выросли ряды безликих пятиэтажек, за которыми Клязьма уже не просматривалась. И всетаки он попрежнему, внутренним оком, видел эти дали, как Сергей Никитин, свои «улицы, уходящие в небо». Умение разглядеть бесконечную, как на картинах Брейгеля, перспективу там, где другим представляются лишь обыденный провинциальный пейзаж и серая повседневность будней, дается не каждому. Мы еще не вполне осознали, как много работал Синицын именно на перспективу. Ему действительно удалось создать школу последователей; его архив, хранящий свидетельства дружбы со многими выдающимися современниками, когданибудь станет основой экспозиции городского литературного музея. Его поэтическое творчество, по словам К.Л. Афанасьевой, «еще большую общественную значимость приобретет в будущем — своей высокой нравственностью, богатством и глубиной мысли и, главное, безупречной чистотой русского языка» (Афанасьева К.Л. С тихою болью).
Эта работа попытка хотя бы в первом приближении осмыслить сделанное Ю.Н. Синицыным на протяжении его так интенсивно прожитой жизни. Произведения его ждут нового читателя, а литературный архив вдумчивого исследователя.